Мисс Мышка и четвёртое измерение. Роберт Шекли - Параллельный перевод

Robert Sheckley	Роберт Шекли
MISS MOUSE AND THE FOURTH DIMENSION	Мисс Мышка и четвёртое измерение
I first met Charles Foster at the Claerston Award dinner at Leadbeater’s Hall in the Strand.	Я познакомился с Чарлзом Фостером на обеде по случаю вручения Клерстоновской премии в Лидбитер-холле на Странде.
It was my second night in London.	Это был мой второй вечер в Лондоне.
I had come to England with the hope of signing some new authors for my list.	Я приехал в Англию, надеясь пополнить список тех авторов, с которыми постоянно сотрудничаю, несколькими новыми именами.
I am Max Seidel, publisher of Manjusri Books. We are a small esoteric publishing company operating out of Linwood, New Jersey—just me and Miss Thompson, my assistant.	Меня зовут Макс Сидель, я глава небольшого издательства «Манжусрибукс», выпускающего эзотерическую литературу. Наша штаб-квартира находится в Линвуде, Нью-Джерси. Собственно, основные сотрудники — это я сам и мисс Томпсон, моя верная помощница.
My books sell well to the small but faithful portion of the population interested in spiritualism, out-of-body experiences, Atlantis, flying saucers, and New Age technology.	Наши книги хорошо раскупаются небольшой, но надежной группой читателей, интересующихся спиритуализмом, всякими нематериальными явлениями, Атлантидой, летающими тарелками и Новой Эрой в технологии.
Charles Foster was one of the men I had come to meet.	Чарлз Фостер был одним из писателей, ради которых я сюда и заявился.
Pam Devore, our British sales representative, pointed Foster out to me.	Памела Деворе, торговый представитель нашей фирмы в Великобритании, тут же мне его показала.
I saw a tall, good-looking man in his middle thirties, with a great mane of reddish blond hair, talking animatedly with two dowager types.	Это был высокий привлекательный мужчина лет тридцати пяти с густой гривой светлых, рыжеватых волос. Он оживленно беседовал с двумя дамами, повадкой походившими на вдовствующих герцогинь.
Sitting beside him, listening intently, was a small woman in her late twenties with neat, plain features and fine chestnut hair.	Рядом с ним сидела, внимательно прислушиваясь к беседе, маленькая женщина лет двадцати восьми с простеньким, но приятным личиком и чудными каштановыми волосами.
“Is that his wife?” I asked.	— А это его жена? — спросил я.
Pam laughed.	Пам рассмеялась:
“Goodness, no!	— Господи, конечно же, нет!
Charles is too fond of women to actually marry one.	Чарлз слишком любит женщин, чтобы действительно жениться на одной из них.
That’s Miss Mouse.”	Это мисс Мышка.
“Is Mouse an English name?”	— Мышка? На английскую фамилию не похоже…
“It’s just Charles’s nickname for her.	— Да это просто Чарлз ее так прозвал!
Actually, she’s not very mouselike at all.	В общем-то, она и на мышку совсем не похожа.
Marmoset might be more like it, or even wolverine.	Скорее, на обезьянку или даже на росомаху.
She’s Mimi Royce, a society photographer.	Ее зовут Мими Ройс, она известный в светских кругах фотограф.
She’s quite well off—the Royce textile mills in Lancashire, you know—and she adores Charles, poor thing.”	И, кстати сказать, особа весьма обеспеченная — знаешь текстильные предприятия Ройса в Ланкашире? Она обожает Чарлза, бедняжка.
“He does seem to be an attractive man,” I said.	— Ну, по-моему, он действительно должен нравиться женщинам, — сказал я.
“I suppose so,” Pam said, “if you like the type.”	— Пожалуй, — согласилась Памела. — Я такой тип не очень люблю…
She glanced at me to see how I was taking that, then laughed when she saw my expression. “Yes, I am rather prejudiced,” she confessed.	— Она быстро и внимательно посмотрела на меня, перехватила мой удивленный взгляд и рассмеялась: — Да, ты прав: я чересчур субъективна!
“Charles used to be rather interested in me until he found his own true love.”	Дело в том, что Чарлз когда-то весьма упорно ухаживал за мной, а потом нашел наконец свою единственную и настоящую любовь.
“Who was—?”	— И кто же это?
“Himself, of course.	— Разумеется, он сам!
Come, let me introduce you.”	Ну, пойдем, я тебя ему представлю.
Foster knew about Manjusri Books and was interested in publishing with us. He thought we might be a good showcase for his talents, especially since Paracelsus Press had done so poorly with his last, Journey Through the Eye of the Tiger.	Об издательстве «Манжусри-букс» Фостер знал хорошо и был заинтересован в сотрудничестве с нами, полагая, что мы станем неплохой витриной для его талантов, особенно после того, как издательство «Парацельс-пресс» так отвратительно поступило с его последней работой «Путешествие в глубь тигриного глаза».
There was something open and boyish about Foster.	Было в поведении Фостера что-то детское, открытое.
He spoke in a high, clear English voice that conjured up in me a vision of punting on the Thames on a misty autumn day.	И голос — звонкий, чистый; такими голосами перекликаются в осеннем, пронизанном солнцем тумане мальчишки, плавая на своих плоскодонках по Темзе.
Charles was the sort of esoteric writer who goes out and has adventures and then writes them up in a portentous style.	Чарлз был писателем чрезвычайно эзотерическим, из числа тех, кто вечно не только стремится к необычайным приключениям, но и описывает их самым неожиданным образом.
His search was for—well, what shall I call it? The Beyond? The Occult? The Interface?	Фостер, например, искал приключений — как бы это выразиться поточнее?.. в потустороннем мире? в оккультизме? в пограничных с реальностью областях?..
After twenty years in this business I still don’t know how to describe, in one simple phrase, the sort of book I publish.	Двадцать лет я издаю подобные книги, но по-прежнему не могу простыми словами описать, о чем они!
Charles Foster’s last book had dealt with three months he had spent with a Baluchistani Dervish in the desert of Kush under incredibly austere conditions.	Последнюю свою книгу Чарлз Фостер создал после трехмесячного пребывания в обществе какого-то белуджистанского дервиша в пустыне Куш, где условия отличались чрезвычайной суровостью.
What had he gotten out of it?	Что же он там получил?
A direct though fleeting knowledge of the indivisible oneness of things, a sense of the mystery and the grandeur of existence… in short, the usual thing.	Отчетливое, хотя и довольно поверхностное понимание неделимого единства всего сущего и ощущение великой тайны бытия… Короче говоря, ничего такого уж необычного.
And he had gotten a book out of it; and that, too, is the usual thing.	Но какую потрясающую книгу он написал! Что, впрочем, было для него весьма характерно.
We set up a lunch for the next day.	Мы договорились встретиться завтра за ленчем.
I rented a car and drove to Charles’s house in Oxfordshire.	Я взял напрокат машину и отправился к Чарлзу в Оксфордшир.
It was a beautiful old thatch-roofed building set in the middle of five acres of rolling countryside.	У него был прелестный старинный дом с тростниковой крышей, стоявший среди холмов на просторном участке земли в пять акров.
It was called Sepoy Cottage, despite the fact that it had five bedrooms and three parlors.	Дом назывался «Хижина сипая», хотя в этой «хижине» было минимум пять спален и три гостиных.
It didn’t actually belong to Charles, as he told me immediately. It belonged to Mimi Royce.	Оказалось, что хозяин его — вовсе не Чарлз (о чем он немедленно мне сообщил), а Мими Ройс.
“But she lets me use it whenever I like,” he said.	— Но Мышка позволила мне жить здесь сколько моей душе угодно! — сказал он.
“Mouse is such a dear.”	— Она такая душка!
He smiled like a well-bred child talking about his favorite aunt.	— Он улыбнулся — в точности как благовоспитанный ребенок, рассказывающий о любимой тете.
“She’s so interested in one’s little adventures, one’s trips along the interface between reality and the ineffable… Insists on typing up my manuscripts just for the pleasure it gives her to read them first.”	— Мышка очень интересуется моими приключениями там, за гранью реального мира, в царстве Невыразимого… И всегда требует, чтобы я позволил ей перепечатать рукопись — говорит, что ей несказанно приятно читать мои произведения самой первой.
“That is lucky,” I said, “typing rates being what they are these days.”	— Какая удача! — сказал я. — Особенно если учесть, сколько сейчас берут машинистки!
Just then Mimi came in with tea.	И тут вошла Мими Ройс с чайным подносом.
Foster regarded her with bland indifference.	Фостер даже головы не повернул.
Either he was unaware of her obvious adoration of him, or he chose not to acknowledge it.	Он то ли действительно не замечал ее очевидного обожания, то ли предпочитал делать вид, что не замечает.
Mimi, for her part, did not seem to mind.	Мими, похоже, ничего против не имела.
I assumed that I was seeing a display of the British National Style in affairs of the heart subdued, muffled, unobtrusive.	Мне показалось, что передо мной разыгрывается показательный спектакль на тему: «Любовь и английский национальный стиль», в котором всемерно воспевается покорность судьбе, приглушенность голоса и тонов, сдержанность манер…
She went away after serving us, and Charles and I talked auras and ley-lines for a while, then got down to the topic of real interest to us both—his next book.	Мими напоила нас чаем и удалилась, а мы с Чарлзом еще некоторое время продолжали беседовать об аурах и различных типах «линии жизни», затем перешли к теме, действительно интересной для нас обоих — к его очередной книге.
“It’s going to be a bit unusual,” he told me, leaning back and templing his fingers.	— Она будет несколько необычной, — заявил Фостер, откинувшись на спинку кресла и сложив пальцы домиком.
“Another spiritual adventure?” I asked.	— Неужели еще одно «спиритуальное» приключение? — удивился я.
“What will it be about?”	— О чем же вы пишете на сей раз?
“Guess!” he said.	— Догадайтесь!
“Let’s see.	— Так, ну что ж…
Are you by any chance going to Machu Picchu to check out the recent reports of spaceship landings?”	Вы, часом, не собираетесь в Мачу Пикчу — проверить, справедливы ли доводы в пользу приземления там инопланетных космических кораблей?
He shook his head.	Он покачал головой:
“Elton Travis is already covering it for Mystic Revelations Press.	— Эту тему издательство «Мистические откровения» уже заказало Элтону Тревису.
No, my next adventure will take place right here in Sepoy Cottage.”	Нет, я ожидаю невероятных приключений прямо здесь, в «Хижине сипая»!
“Have you discovered a ghost or poltergeist here?”	— Неужто здесь обнаружилось привидение или полтергейст?
“Nothing so mundane.”	— Фи, скука какая! Стыдитесь!
“Then I really have no idea,” I told him.	— Ну все, сдаюсь, — признался я.
“What I propose,” Foster said, “is to create an opening into the unknown right here in Sepoy Cottage, and to journey through it into the unimaginable.	— Я предполагаю осуществить переход в Неведомое непосредственно отсюда, начал Фостер. — Я буду путешествовать по невообразимым мирам…
And then, of course, to write up what I’ve found there.”	А затем, разумеется, опишу то, что там видел!
“Indeed,” I said.	— Вот это да! — восхитился я.
“Are you familiar with Von Helmholz’s work?”	— Вы знакомы с работами фон Гельмгольца?
“Was he the one who read tarot cards for Frederick the Great?”	— Это не он гадал по картам Таро Фридриху Великому?
“No, that was Manfred Von Helmholz.	— Нет, то был Манфред фон Гельмгольц.
I am referring to Wilhelm, a famous mathematician and scientist in the nineteenth century.	А я говорю о Вильгельме, знаменитом математике и исследователе, жившем в девятнадцатом веке.
He maintained that it was theoretically possible to see directly into the fourth dimension.”	Согласно его выводам теоретически вполне возможно ЗАГЛЯНУТЬ прямо в четвертое измерение.
I turned the concept over in my mind. It didn’t do much for me.	Я задумался, но так ничего из своей памяти на сей счет и не выудил.
“This ‘fourth dimension’ to which he refers,” Foster went on, “is synonymous with the spiritual or ethereal realm of the mystics.	— Понятие «четвертое измерение», которым оперирует фон Гельмгольц, продолжал Фостер, — по сути дела, синонимично понятию «спиритуалистская мистика».
The name of the place changes with the times, but the region itself is unchanging.”	Так, например, с течением времени меняется название той или иной местности, однако сама местность остается неизменной.
I nodded.	Я кивнул.
Despite myself, I am a believer.	Вопреки самому себе я во все это верю.
That’s what brought me into this line of work.	Потому и занялся изданием эзотерической литературы.
But I also know that illusion and self-deception are the rule in these matters rather than the exception.	Но я все же понимаю, что иллюзии и самообман здесь скорее правило, чем исключение.
“But this spirit realm, or fourth dimension,” Foster went on, “is also our everyday reality.	— Однако царство духа, или четвертое измерение, — вещал Фостер, — вполне соотносимо и с нашей повседневной жизнью.
Spirits surround us.	Ведь духи окружают нас повсюду.
They move through that strange realm which Von Helmholz called the fourth dimension.	Но живут и движутся они именно в том странном пространстве, которое фон Гельмгольц назвал «четвертым измерением».
Normally they can’t be seen.”	Так что видеть их практически невозможно.
It sounded to me as if Foster was extemporizing the first chapter of his book.	У меня было ощущение, что Фостер, импровизируя вслух, уже прикидывает текст первой главы своей новой книги.
Still, I didn’t interrupt.	Но я его не прерывал.
“Our eyes are blinded by everyday reality.	— Глаза наши ослеплены реальностью, бытом.
But there are techniques by means of which we can train ourselves to see what else is there.	Но существуют способы, благодаря которым можно научиться видеть, что же ЕЩЕ есть вокруг нас.
Do you know about Hinton’s cubes?	Вы знаете о кубиках Хинтона? — вдруг обратился Фостер прямо ко мне.
Hinton is mentioned by Martin Gardner in Mathematical Carnival.	— О нем упоминает в своем «Математическом карнавале» Мартин Гарднер.
Charles Howard Hinton was an eccentric American mathematician who, around 1910, came up with a scheme for learning how to visualize a tesseract, also called a hypercube or four-dimensional square.	Чарлз Говард Хинтон — весьма эксцентричный американский математик; году в 1910-м он изобрел схему, благодаря которой можно выучиться зрительно воспринимать так называемый гиперкуб, или «квадрат в четырех измерениях».
His technique involved colored cubes that fit together to form a single master cube. Hinton felt that one could learn to see the separate colored cubes in the mind and then, mentally, to manipulate and rotate them, fold them into and out of the greater cube shape, and to do this faster and faster until at last a gestalt forms and the hypercube springs forth miraculously in your mind.”	В основе этой схемы — множество разноцветных, точно мозаика, кубиков, которые, по мнению Хинтона, нужно сперва научиться мысленно представлять себе по отдельности, затем, тоже в уме, научиться ими манипулировать, как бы поворачивая их все быстрее и быстрее, и тогда наконец перед вами возникнет единое целое, знаменитый гиперкуб.
He paused.	— Фостер помолчал.
“Hinton said that it was a hell of a lot of work.	— Правда, Хинтон считал, что добиться этого чертовски трудно.
And later investigators, according to Gardner, have warned of psychic dangers even in attempting something like this.”	А впоследствии некоторые исследователи, как пишет Гарднер, предупреждали даже о возможности некоего опасного физического и морального ущерба, возникающего при попытке мысленно воспроизвести гиперкуб.
“It sounds like it could drive you crazy,” I said.	— Похоже, от этого запросто можно сойти с ума, — вставил я.
“Some of those investigators did wig,” he admitted cheerfully.	— Что кое с кем и произошло! — радостно подтвердил Фостер.
“But that might have been from frustration.	— Но это они, должно быть, от огорчения.
Hinton’s procedure demands an inhuman power of concentration.	Процедура, предложенная Хинтоном, требует нечеловеческой концентрации.
Only a master of yoga could be expected to possess that.”	На такую способен, наверное, лишь настоящий йог.
“Such as yourself?”	— Вроде вас?
“My dear fellow, I can barely remember what I’ve just read in the newspaper.	— Дорогой мой! Да я порой вспомнить не могу, что пять минут назад в газете прочел!
Luckily, concentration is not the only path into the unknown.	К счастью, концентрация — не единственный путь в Неведомое.
Fascination can more easily lead us to the mystic path.	Зачарованность, гипноз — вот куда более легкий путь к заветной мистической тропе.
Hinton’s principle is sound, but it needs to be combined with Aquarian Age technology to make it work.	Принцип Хинтона вполне логичен, однако, чтобы он действительно заработал, его следует сочетать с технологией Эры Водолея.
That is what I have done.”	И я этого добился!
He led me into the next room.	Он повел меня в соседнюю комнату.
There, on a low table, was what I took at first to be a piece of modernistic sculpture.	Там, на низеньком столике, стояло то, что я сперва принял за некую модернистскую скульптуру.
It had a base of cast iron. A central shaft came up through its middle, and on top of the shaft was a sphere about the size of a human head.	Из литого чугунного основания «скульптуры» вздымался стержень-основа, на вершине которого покоился шар — примерно с человеческую голову.
Radiating in all directions from the sphere were lucite rods.	От шара во все стороны расходились светящиеся стерженьки с кубиками на концах.
At the end of each rod was a cube.	Вся эта штуковина походила на выполненного в кубистской манере дикобраза.
The whole contraption looked like a cubist porcupine with blocks stuck to the end of its spines.	Затем я разглядел на каждой стороне маленьких мозаичных кубиков некие изображения или знаки.
Then I saw that the blocks had images or signs painted on their faces. There were Sanskrit, Hebrew, and Arabic letters, Freemason and Egyptian symbols, Chinese ideograms, and other figures from many different lores.	То были буквы из санскритского, ивритского и арабского алфавитов, фольклорные символы Древнего Египта и франкмасонов, китайские идеограммы и множество различных элементов прочих мифологических систем.
Now it looked like a bristling phalanx of mysticism, marching forth to do battle against common sense.	Теперь странная скульптура уже не казалась мне похожей на дикобраза. Я воспринимал ее скорее как передовую фалангу мистицизма, решительно вступившую в схватку со своим вечным врагом — здравым смыслом.
And even though I’m in the business, it made me shudder.	Так что, хотя я и занимаюсь изданием эзотерических книг, я невольно содрогнулся.
“He didn’t know it, of course,” Foster said, “but what Hinton stumbled upon was the mandala principle. His cubes were the arts; put them all together in your mind and you create the Eternal, the Unchanging, the Solid Mandala, or four-dimensional space, depending upon which terminology you prefer.	— Хинтон, разумеется, этого не знал, — сказал Фостер, — но споткнулся он на так называемом принципе мандалы, то есть принципе совокупности, составляющими которой и были малые кубы. Если мысленно воспроизвести их все одновременно, как элементы единой системы, вам откроется Вечное и Неизменное целостная космическая Мандала, или четырехмерное пространство-время (это уж в зависимости от того, какой терминологией вам предпочтительнее пользоваться).
Hinton’s cubes were a three-dimensional exploded view of an ethereal object. This object refuses to come together in our everyday reality.	Кубики Хинтона представляли собой лишь трехмерную, как бы «взорванную» проекцию этерического объекта, который не желает быть полностью воспроизведен в нашей реальной действительности.
It is the unicorn that flees from the view of man—”	Это тот самый единорог, который, завидев мужчину, спасается бегством…
“—but lays its head in the lap of a virgin,” I finished for him.	— …однако кладет голову на колени девственнице, — подхватил я.
He shrugged it off.	Он лишь нетерпеливо пожал плечами:
“Never mind the figures of speech, old boy.	— Никогда не придавайте слишком большого значения фигурам речи, старина.
Mouse will unscramble my metaphors when she types up the manuscript.	Предоставим Мышке распутывать мои метафоры при перепечатке рукописи.
The point is, I can use Hinton’s brilliant discovery of the exploded mandala whose closure produces the ineffable object of endless fascination. I can journey down the endless spiral into the unknown.	Главное то, что я теперь способен воспользоваться гениальным открытием Хинтона — его взорванной Мандалой, смыкание которой, если его достигнуть, даст нам невыразимо прекрасный объект для непрерывного любования и восхищения, некую бесконечную спираль, служащую для путешествий в Неведомое!
This is how the trip begins.”	Смотрите: так начинается это путешествие.
He pushed a switch on the base of the contraption.	— Он нажал на кнопку у основания устройства, и сфера начала вращаться, лучевидные отростки — тоже.
The sphere began to revolve, the lucite arms turned, and the cubes on the ends of those arms turned too, creating an effect both hypnotic and disturbing.	Вращались и крохотные кубики на концах отростков, вызывая у меня одновременно завораживающее и тревожное ощущение.
I was glad when Foster turned it off.	Я был рад, когда Фостер наконец выключил свою машину.
“My Mandala Machine!” he cried triumphantly.	Вот вам моя Автоматическая Мандала! — воскликнул он торжествующе.
“What do you think?”	— Ну, что скажете?
“I think you could get your head into a lot of trouble with that device,” I told him.	— Скажу, что из-за этой машинки вы запросто можете угодить в беду, сказал я.
“No, no,” he said irritably.	— Да я не о том! — раздраженно отмел он мои опасения.
“I mean, what do you think of it as the subject for a book?”	— Мне интересно знать, годится ли все это, по-вашему, как тема для новой книги?
No matter what else he was, Foster was a genuine writer.	Что бы там у Фостера ни было за душой, но писателем он действительно был настоящим!
A genuine writer is a person who will descend voluntarily into the flaming pits of hell, as long as he’s allowed to record his impressions and send them back to Earth for publication.	Только настоящий писатель готов по собственной воле спуститься в геенну огненную и остаться там навеки, лишь бы ему разрешили записать свои впечатления и отослать рукопись назад, на землю, для публикации.
I thought about the book that would most likely result from Foster’s project. I estimated its audience at about one hundred fifty people, including friends and relatives.	У меня мелькнула мысль, что книгой, которая, видимо, могла бы получиться из этой задумки Фостера, заинтересуются скорее всего человек сто пятьдесят от силы, включая друзей и родственников писателя.
Nevertheless, I heard myself saying,	И тем не менее я услышал собственный голос:
“I’ll buy it.”	— Я покупаю у вас рукопись.
That’s how I manage to stay a small and unsuccessful publisher, despite being so smart.	Вот так всегда: я умудряюсь числиться мелким и довольно неудачливым издателем, хотя вроде бы достаточно умен и изворотлив!
I returned to London shortly after that. Next day I drove to Glastonbury to spend a few days with Claude Upshank, owner of the Great White Brotherhood Press.	Вскоре после этого разговора я вернулся в Лондон и уже на следующий день отправился в Гластонбери, намереваясь несколько дней погостить у Клода Апшенка, владельца издательства «Великое Белое братство».
We have been good friends, Claude and I, ever since we met ten years ago at a flying-saucer convention in Barcelona.	Мы с Клодом всегда были добрыми друзьями — с тех пор, как десять лет назад познакомились на конференции уфологов в Барселоне.
“I don’t like it,” Claude said, when I told him about Foster’s project.	— Не нравится мне это, — сказал Клод, когда я поведал ему о проекте Фостера.
“The mandala principle is potentially dangerous.	— Принцип мандалы вообще потенциально опасен.
You can really get into trouble when you start setting up autonomous feedback loops in your brain like that.”	И действительно ничего не стоит попасть в беду, если начать выписывать в уме подобные космические петли.
Claude had studied acupuncture and Rolfing at the Hardrada Institute in Malibu, so I figured he knew what he was talking about.	Клод специально занимался когда-то акупунктурой и тибетской медициной в институте Хардрада в Малибу, так что, решил я, уж он-то знает, что говорит.
Nevertheless, I thought that Charles had a lot of savvy in these matters and could take care of himself.	Однако мне казалось, что и Чарлз Фостер неплохо разбирается в таких вещах и, наверное, способен о себе позаботиться.
When I telephoned Foster two days later, he told me that the project was going very well.	Когда через два дня я позвонил Фостеру, он сообщил мне, что дела идут очень хорошо.
He had added several refinements to the Mandala Machine:	Он даже успел кое в чем усовершенствовать свою Автоматическую Мандалу.
“Sound effects, for one. I’m using a special tape of Tibetan horns and gongs.	— Например, — сказал он, — я добавил звуковой эффект, используя особый набор тибетских рожков и гонгов.
The overtones, sufficiently amplified, can send you into instant trance.”	Соответствующим образом подобранные и усиленные обертоны способны мгновенно погрузить вас в транс.
And he had also bought a strobe light to flash into his eyes at six to ten beats a second:	— А еще Фостер приобрел особый телескопический фонарь, который мог давать от шести до десяти ярчайших вспышек в секунду.
“The epileptic rate, you know.	— Это, знаете ли, так называемая эпилептическая скорость.
It’s ideal for loosening up your head.”	Идеальная для полного раскрепощения нервной системы! — пояснил он мне.
He claimed that all of this deepened his state of trance and increased the clarity of the revolving cubes.	Фостер считал, что все эти меры углубляют состояние транса и увеличивают ясность мысленного воспроизведения вращающихся кубов.
“I’m very near to success now, you know.”	— Теперь я уже совсем близко к успеху! — радовался он.
I thought he sounded tired and close to hysteria. I begged him to take a rest.	Но мне показалось, что голос его звучит устало и несколько истерично, и я от всей души попросил его передохнуть.
“Nonsense,” he said.	— Чушь! — заявил он.
“Show must go on, eh?”	— Спектакль, как известно, должен любой ценой быть доигран до конца, разве я не прав?
A day later, Foster reported that he was right on the brink of the final breakthrough.	Еще через день Фостер сообщил, что вот-вот преодолеет последний рубеж.
His voice wavered, and I could hear him panting and wheezing between words.	Голос его как-то странно плыл, было слышно, что он задыхается, с присвистом хватая воздух в паузах между словами:
“I’ll admit it’s been more difficult than I had expected.	— Я готов, пожалуй, признать, что это оказалось труднее, чем я ожидал.
But now I’m being assisted by a certain substance that I had the foresight to bring with me.	Но теперь мне помогает некое вещество, которое я предусмотрительно прихватил с собой.
I am not supposed to mention it over the telephone in view of the law of the land and the ever-present possibility of snoops on the line, so I’ll just remind you of Arthur Machen’s Novel of the White Powder and let you work out the rest for yourself.	Я, разумеется, не стану рассказывать вам по телефону, что это такое, памятуя о законах нашей страны и постоянной опасности подслушивания; я просто напомню вам о книге Артура Махена «Роман о Белом Порошке»; постарайтесь догадаться сами.
Call me tomorrow.	Позвоните мне завтра.
The fourth dimension is finally coming together.”	Наконец-то я почти проник в четвертое измерение!
The next day Mimi answered the telephone and said that Foster was refusing to take any calls. She reported him as saying that he was right on the verge of success and could not be interrupted.	На следующий день телефонную трубку сняла Ми-ми и сказала, что Фостер отказывается разговаривать с кем бы то ни было по той причине, что он на пороге открытия и отвлекать его ни в коем случае нельзя.
He asked his friends to be patient with him during this difficult period.	Он просил друзей проявить немного терпения.
The next day it was the same, Mimi answering, Foster refusing to speak to us.	Послезавтра было то же самое: Мими сказала, что Фостер по-прежнему к телефону не подходит.
That night I conferred with Claude and Pam.	Вечером я пригласил на совет Клода и Памелу.
We were in Pam’s smart Chelsea apartment.	Мы собрались в Челси, в уютной квартирке Пам.
We sat together in the bay window, drinking tea and watching the traffic pour down the King’s Road into Sloane Square.	Мы беседовали, сидя за столом, стоявшим в эркере, пили чай и смотрели, как бегут машины по Кингз-роуд на Слоун-сквер.
Claude asked, “Does Foster have any family?”	— А какие-нибудь родственники у Фостера есть? — спросил Клод.
“None in England,” Pam said.	— В Англии никого, — сказала Памела.
“His mother and brother are on holiday in Bali.”	— Его мать и брат сейчас уехали на остров Бали.
“Any close friends?”	— А близкие друзья?
“Mouse, of course,” Pam said.	— Ну, разумеется, Мышка!
We looked at each other.	Мы молча уставились друг на друга.
An odd presentiment had come to us simultaneously, a feeling that something was terribly wrong.	Нами одновременно овладело странное дурное предчувствие. Что-то явно шло не так, как надо…
“But this is ridiculous,” I said.	— Нет, это просто смешно! — первым не выдержал я.
“Mimi absolutely adores him, and she’s a very competent woman.	— Мими — весьма разумная женщина и просто обожает Чарлза.
What could there be to worry about?”	Тут не о чем беспокоиться!
“Let’s call once more,” Claude said.	— Давайте все-таки позвоним еще раз, — предложил Клод.
We tried, and were told that Mimi’s telephone was out of order.	Мы позвонили, и нам сообщили, что телефон Мими Ройс некоторое время назад вышел из строя.
We decided to go to Sepoy Cottage at once.	Мы тут же решили ехать в «Хижину сипая».
Claude drove us out in his old Morgan.	Клод вызвался отвезти нас туда на своем стареньком «Моргане».
Mimi met us at the door.	Мими вышла нам навстречу.
She looked thoroughly exhausted, yet there was a serenity about her that I found just a little uncanny.	Она выглядела страшно усталой, однако взгляд у нее был неестественно безмятежным.
“I’m so glad you’ve come,” she said, leading us inside.	— Я так рада, что вы приехали, — сказала она, ведя нас в дом.
“You have no idea how frightening it’s all been.	— Вы просто не представляете, как было страшно в последние дни!
Charles came close to losing his mind in these last days.”	Чарлз чуть не утратил рассудок.
“But why didn’t you tell us?” I demanded.	— Но почему же вы нам ничего не сказали? — спросил я.
“Charles implored me not to.	— Чарлз категорически запретил мне.
He told me—and I believed him—that he and I had to see this thing through together.	Он объяснял это — и я ему верила необходимостью пройти через тяжкое испытание только вдвоем со мной.
He thought it would be dangerous to his sanity to bring in anyone else at this point.”	Он полагал, что разум его скорее подвергнется опасности, если на данном этапе к работе подключится кто-то еще.
Claude made a noise that sounded like a snort.	Клод как-то странно хрюкнул и спросил:
“Well, what happened?”	— Так, ну и что же случилось потом?
“It all went very well at first,” Mimi said.	— Сперва все шло очень хорошо, — сказала Мими.
“Charles began to spend increasingly longer periods in front of the machine, and he came to enjoy the experience. Soon I could get him away only to eat, and grudgingly at that.	— Чарлз все больше и больше времени проводил у своей машины, ему это начинало нравиться, а вскоре его лишь с трудом можно было отвлечь от упражнений с Автоматической Мандалой, разве что поесть, и то он все время на меня ворчал.
Then he gave up food altogether.	Потом он и есть перестал…
After a while he no longer needed the machine. He could see the cubes and their faces in his head, could move them around at any speed he wanted, bring them together or spread them apart.	А через некоторое время ему стала не нужна и машина: он научился мысленно представлять себе и кубы, и все их стороны; мог мысленно заставить их вращаться с любой скоростью или мысленно собрать их вместе, или раскидать в разные стороны…
The final creation, however, the coming together of the hypercube, was still eluding him.	Однако последняя ступень, то есть создание гиперкуба, по-прежнему оставалась для него недоступной.
He went back to the machine, running it now at its highest speed.”	Он снова вернулся к работе с машиной и запускал ее теперь на максимальной скорости…
Mimi sighed.	— Мими вздохнула.
“Of course, he pushed himself too hard.	— В общем, он просто себя загнал.
This time, when he turned off the machine, the mandala continued to grow and mutate in his head. Each cube had taken on hallucinatory solidity. He said the symbols gave off a hellish light that hurt his eyes.	В последний раз, когда Чарлз выключил машину, Мандала все равно продолжала расти и изменяться перед его мысленным взором, и каждый из составлявших ее кубов казался ему огромным и очень тяжелым, а символы на их сторонах вспыхивали таким дьявольским светом, что глазам было больно…
He couldn’t stop those cubes from flashing through his mind.	В ушах у него слышался гром, перед глазами без конца вращались кубы, и он никак не мог остановить их.
He felt that he was being suffocated in a mass of alien signs.	И чувствовал, что паутина мелькавших перед ним чуждых знаков вот-вот задушит его…
He grew agitated, swinging quickly between elation and despair.	Возбуждение все нарастало, он точно качался на качелях, испытывая то исступленный восторг, то отчаяние.
It was during one of his elated swings that he ripped out the telephone.”	Как раз во время одного из таких приступов он и оборвал телефонный провод…
“You should have sent for us!” Claude said.	— Вам следовало немедленно послать за нами! — воскликнул Клод.
“There was simply no time.	— У меня просто не хватило времени.
Charles knew what was happening to him. He said we had to set up a counter-conditioning program immediately.	Чарлз понимал, что с ним происходит, и велел мне немедленно включить программу обратного действия.
It involved changing the symbols on the cube faces.	То есть изменить последовательность знаков на сторонах кубов.
The idea was to break up the obsessive image-trains through the altered sequence.	В общем, нужно было любым способом разрушить цепочки образов, во власти которых он оказался.
I set it up, but it didn’t seem to work for Charles.	Я запустила эту программу, но она, к сожалению, никак на Чарлза не подействовала.
He was fading away before my eyes, occasionally rousing himself to murmur,	Он уходил буквально у меня на глазах и лишь шептал:
‘The horror, the horror…’“	Ужас… ужас…
“Bloody hell!” Claude exploded.	— Черт побери! — не выдержал Клод.
“And then?”	— А потом?
“I felt that I had to act immediately.	— А потом я почувствовала, что необходимо срочно что-то предпринять.
Charles’s system of counter-conditioning had failed.	Реверсивная программа не сработала.
I decided that he needed a different sort of symbol to look at—something simple and direct, something reassuring—”	И я решила, что нужны какие-то совсем иные символы, что-нибудь простое и ясное, что-нибудь способное Чарлза поддержать и ободрить…
Just then Charles came slowly down the stairs.	И тут мы увидели, как по лестнице медленно спускается сам Чарлз.
He had lost a lot of weight since I saw him last, and his face was haggard.	Он заметно отощал; лицо выглядело изможденным.
He looked thin, happy, and not quite sane.	Но, несмотря на худобу и усталость, он казался совершенно счастливым и… несколько безумным.
“I was just napping,” he said.	— Я только что проснулся, — сказал он.
“I’ve got rather a lot of sleep to catch up on.	— Мне совершенно необходимо как следует отоспаться.
Did Mouse tell you how she saved what little is left of my sanity?”	Вам Мышка уже рассказала, каким образом она спасла то немногое, что еще оставалось от моего рассудка?
He put his arm around her shoulders.	— Он обнял Мими за плечи.
“She’s marvelous, isn’t she?	Она просто молодчина, не правда ли?
And to think that I only realized yesterday that I loved her.	Подумать только, я ведь только вчера наконец понял, как люблю ее!
We’re getting married next week, and you’re all invited.”	На следующей неделе у нас свадьба, я вас всех приглашаю!
Mimi said, “I thought we were flying down to Monte Carlo and getting married in the city hall.”	— Но я думала, мы полетим в Монте-Карло, — заметила Мими, — а обвенчаемся в городской ратуше.
“Why, so we are.”	— Ну да… конечно!
Charles looked bewildered for a moment. He touched his head with the unconscious pathos of the wounded soldier in the movie who hasn’t yet realized that half his head is blown away.	— На мгновение Чарлз, казалось, растерялся и коснулся лба вызывающим жалость жестом — точно раненый солдат, у которого снесло полголовы, но он еще не успел это осознать.
“The old think-piece hasn’t quite recovered yet from the beating I gave it with those wretched cubes.	— Моя старая кастрюля все еще варит плоховато после той гонки, которую я ей задал. Ох уж эти проклятые кубики!
If Mimi hadn’t been here, I don’t know what would have happened to me.”	Если бы Мими не было рядом, просто не знаю, чем бы кончился мой эксперимент!
They beamed at us, the instant happy couple produced by Hinton’s devilish cubes.	Они лучезарно улыбнулись нам — новая, счастливая парочка, поистине созданная дьявольскими кубиками Хинтона.
The transformation of Charles’s feelings toward Mimi—from fond indifference to blind infatuation—struck me as bizarre and dreamlike.	Столь внезапная трансформация чувств Чарлза по отношению к Мими — от ласкового равнодушия до слепого обожествления — потрясла меня, точно нелепый и чудовищный ночной кошмар.
They were Svengali and Trilby with the sexes reversed, a case of witchcraft rather than of love’s magic.	Они напоминали сейчас Свенгали и Трилби, только как бы поменявшихся полами в силу неведомого колдовства, но отнюдь не любовных чар.
“It’s going to be all right now, Charles,” Mimi said.	— Но теперь все будет хорошо, Чарлз, — сказала Мими.
“Yes, love, I know it is.”	— Да, любимая. Я знаю.
Charles smiled, but the animation had gone out of his face. He lifted his hand to his head again, and his knees began to sag.	— Чарлз улыбнулся, однако оживление исчезло с его лица, он снова поднес руку ко лбу, и тут колени его подкосились.
Mimi, her arm around his waist, half supported and half dragged him to the stairs.	Мими обняла его за талию и потащила к лестнице.
“I’ll just get him up to bed,” she said.	— Я сейчас вернусь, — сказала она нам. — Только в постель его уложу.
Claude, Pam, and I stood in the middle of the room, looking at each other.	Клод, Памела и я некоторое время стояли посреди гостиной и смотрели друг на друга.
Then, with a single accord, we turned and went into the parlor where the Mandala Machine was kept.	Потом в едином порыве повернулись и бросились туда, где стояла Автоматическая Мандала.
We approached it with awe, for it was a modern version of ancient witchcraft.	Мы приблизились к ней с ужасом, ибо то было современное воплощение древнейших магических чар.
I could imagine Charles sitting in front of the thing, its arms revolving, the cubes turning and flashing, setting up a single ineradicable image in his mind.	Я вполне представлял себе, как Чарлз без конца сидел перед своей машинкой, а шар и стержни в нем все вращались и вращались, а кубики на концах стержней сверкали все ярче, создавая в его мозгу некий единый и неделимый образ…
The ancient Hebrew, Chinese, and Egyptian letters were gone.	Древнееврейский, китайский, египетский — буквы всех этих алфавитов теперь исчезли.
All the faces of all the cubes now bore a single symbol—direct and reassuring, just as Mimi had said, but hardly simple.	На всех сторонах кубов мы обнаружили теперь один-единственный символ — действительно «простой и ясный», как и сказала Мими.
There were twenty cubes, with six faces to a cube, and pasted to each surface was a photograph of Mimi Royce.	Впрочем, вряд ли он был так уж прост: на каждую из шести сторон всех двадцати кубиков была наклеена фотография Мими Ройс!