На берегу спокойных вод. Роберт Шекли - Параллельный перевод

Robert Sheckley	Роберт Шекли
BESIDE STILL WATERS	На берегу спокойных вод
Mark Rogers was a prospector, and he went to the asteroid belt looking for radioactives and rare metals.	Марк Роджерс, старатель, отправился в пояс астероидов на поиски радиоактивных руд и редких металлов.
He searched for years, never finding much, hopping from fragment to fragment.	Он занимался этим несколько лет, перебираясь от одного каменного обломка к другому, но без особых удач.
After a time he settled on a slab of rock half a mile thick.	Наконец он обосновался на каменной глыбе толщиной около полумили.
Rogers had been born old, and he didn’t age much past a point.	Роджерс словно уже родился старым: после определенного возраста его внешность почти перестала меняться.
His face was white with the pallor of space, and his hands shook a little.	Лицо его стало бледным от долгого пребывания в космосе, а руки слегка дрожали.
He called his slab of rock Martha, after no girl he had ever known.	Каменную глыбу он назвал Мартой в честь девушки, с которой никогда не был знаком.
He made a little strike, enough to equip Martha with an air pump and a shack, a few tons of dirt and some water tanks, and a robot.	Ему немного повезло — он нашел небольшую жилу и заработал достаточно, чтобы привезти на Марту воздушный насос, скромный домик — скорее хижину несколько тонн земли, баки с водой и робота.
Then he settled back and watched the stars.	А затем обустроился и предался созерцанию звездного неба.
The robot he bought was a standard-model all-around worker, with built-in memory and a thirty-word vocabulary. Mark added to that, bit by bit.	Робота он купил стандартного — универсальную рабочую модель со встроенной памятью и словарем в тридцать слов, который Марк начал по словечку увеличивать.
He was something of a tinkerer, and he enjoyed adapting his environment to himself.	Он имел кое-какой опыт по части всяческих железок, к тому же Марку очень нравилось приспосабливать на свой вкус все, что его окружало.
At first, all the robot could say was	Поначалу робот умел произносить лишь
“Yes sir,” and	«Да, сэр» и
“No sir.”	«Нет, сэр».
He could state simple problems:	Он мог излагать простейшие проблемы:
“The air pump is laboring, sir.”	«Воздушный насос барахлит, сэр».
“The com is budding, sir.”	«Пшеница прорастает, сэр».
He could perform a satisfactory greeting:	Был способен и на вполне удовлетворительное приветствие:
“Good morning, sir.”	«Доброе утро, сэр».
Mark changed that He eliminated the “sirs” from the robot’s vocabulary; equality was the rule on Mark’s hunk of rock.	Марк все изменил. Для начала он выкинул всяческие «сэры» из словаря робота; на его астероиде равенство стало законом.
Then he dubbed the robot Charles, after a father he had never known.	Затем назвал робота Чарльзом — в честь отца, которого никогда не видел.
As the years passed, the air pump began to labor a little as it converted the oxygen in the planetoid’s rock into a breathable atmosphere.	Шли годы, и воздушный насос начал протекать, превращая содержащийся в скалах планетоида кислород в пригодную для дыхания атмосферу.
The air seeped into space, and the pump worked a little harder, supplying more.	Воздух понемногу просачивался в космос, и насосу приходилось работать несколько интенсивнее, вырабатывая больше кислорода.
The crops continued to grow on the tamed black dirt of the planetoid.	На ухоженном клочке чернозема исправно вырастали урожаи.
Looking up, Mark could see the sheer blackness of the river of space, the floating points of the stars.	Подняв голову, Марк мог видеть пронзительную черноту космической реки и плывущие по ней точечки звезд.
Around him, under him, overhead, masses of rock drifted, and sometimes the starlight glinted from their black sides.	Вокруг него, под ним и над головой медленно дрейфовали обломки скал, и изредка на их темных боках поблескивало сияние звезд.
Occasionally, Mark caught a glimpse of Mars or Jupiter.	Иногда Марк замечал Марс или Юпитер.
Once he thought he saw Earth.	Однажды ему показалось, что он увидел Землю.
Mark began to tape new responses into Charles. He added simple responses to cue words.	Марк начал записывать на встроенную в Чарльза ленту новые ответы, которые тот произносил, услышав ключевую фразу.
When he said,	И теперь на вопрос:
“How does it look!” Charles would answer,	«Неплохо смотрится, верно?» — Чарльз отвечал:
“Oh, pretty good, I guess.”	«По-моему, просто здорово».
At first the answers were what Mark had been answering himself, in the long dialogue held over the years.	Поначалу робот произносил те же самые ответы, которые Марк привык слышать, долгие годы разговаривая сам с собой.
But, slowly, he began to build a new personality into Charles.	Но понемногу он начал создавать в Чарльзе новую личность.
Mark had always been suspicious and scornful of women. But for some reason he didn’t tape the same suspicion into Charles.	Марк всегда относился к женщинам с подозрительностью и презрением, но по каким-то причинам не отразил, это отношение на ленте Чарльза.
Charles’ outlook was quite different.	И точка зрения робота стала совершенно другой.
“What do you think of girls?” Mark would ask, sitting on a packing case outside the shack, after the chores were done.	— Что ты думаешь о девушках? — мог спросить Марк, когда, покончив с домашними делами, усаживался возле хижины на упаковочный ящик.
“Oh, I don’t know.	— Даже не знаю.
You have to find the right one,” the robot would reply dutifully, repeating what had been put on its tape.	Сперва надо отыскать подходящую. — Робот отвечал старательно, воспроизводя записанные на ленту ответы.
“I never saw a good one yet,” Mark would say.	— А мне вот хорошая девушка пока не попадалась, — произносил Марк.
“Well, that’s not fair.	— Знаешь, это нечестно.
Perhaps you didn’t look long enough.	Наверное, ты искал недостаточно долго.
There’s a girl in the world for every man.”	В мире для каждого мужчины имеется девушка.
“You’re a romantic!” Mark would say scornfully.	— Да ты романтик! — презрительно говорил Марк.
The robot would pause—a built-in pause—and chuckle a carefully constructed chuckle.	Тут робот делал паузу заранее предусмотренную — и посмеивался тщательно сконструированным довольным смехом.
“I dreamed of a girl named Martha once,” Charles would say.	— Когда-то я мечтал о девушке по имени Марта, — продолжал Чарльз.
“Maybe if I’d looked, I would have found her.”	— И кто знает, может, если поискать хорошенько, я еще смогу ее найти.
And then it would be bedtime.	Затем наступало время ложиться спать.
Or perhaps Mark would want more conversation.	Но иногда Марку хотелось еще немного поболтать.
“What do you think of girls?” he would ask again, and the discussion would follow its same course.	— Что ты думаешь о девушках? — снова спрашивал он, и прежний разговор повторялся.
Charles grew old.	Чарльз старел.
His limbs lost their flexibility, and some of his wiring started to corrode.	Его сочленения утрачивали гибкость, а кое-какие провода начали ржаветь.
Mark would spend hours keeping the robot in repair.	Марк мог работать часами, ремонтируя робота.
“You’re getting rusty,” he would cackle.	— Ржавеешь помаленьку, — подшучивал он.
“You’re not so young yourself,” Charles would reply.	— Да и ты не юноша, — отвечал Чарльз.
He had an answer for almost everything.	У него почти всегда был готовый ответ.
Nothing elaborate, but an answer.	Пусть незамысловатый, но все же ответ.
It was always night on Martha, but Mark broke up his time into mornings, afternoons, and evenings.	На Марте стояла вечная ночь, но Марк делил время на утро, день и вечер.
Their life followed a simple routine.	Их жизнь шла по простому расписанию.
Breakfast, from vegetables and Mark’s canned store.	Завтрак из овощей и консервов из запасов Марка.
Then the robot would work in the fields, and the plants grew used to his touch.	Затем робот отправлялся работать в поле, где растения тянулись из земли, привыкая к его прикосновениям.
Mark would repair the pump, check the water supply, and straighten up the immaculate shack.	Марк чинил насос, проверял водопровод и наводил порядок в безупречно чистой хижине.
Lunch, and the robot’s chores were usually finished.	Потом ленч, и на этом обязанности робота обычно заканчивались.
The two would sit on the packing case and watch the stars.	Они садились на упаковочный ящик и смотрели на звезды.
They would talk until supper, and sometimes late into the endless night.	Они могли разговаривать до самого ужина, а иногда прихватывали и кусок бесконечной ночи.
In time, Mark built more complicated conversations into Charles.	Со временем Марк обучил робота вести более сложную беседу.
He couldn’t give the robot free choice, of course, but he managed a pretty close approximation of it.	Конечно, ему не по силам было научить робота вести непринужденный разговор, но он смог добиться предела возможного.
Slowly, Charles’ personality emerged. But it was strikingly different from Mark’s.	Пусть очень медленно, но в Чарльзе развивалась личность — поразительно не похожая на самого Марка.
Where Mark was querulous, Charles was calm.	Там, где Марк ворчал, Чарльз сохранял невозмутимость.
Mark was sardonic, Charles was naive.	Марк был язвительным, а Чарльз наивным.
Mark was a cynic, Charles was an idealist.	Марк был циник, а Чарльз — идеалист.
Mark was often sad; Charles was forever content.	Марк зачастую грустил, а Чарльз постоянно пребывал в добром расположении духа.
And in time, Mark forgot he had built the answers into Charles.	И через некоторое время Марк позабыл, что когда-то сам записал в Чарльза все его ответы.
He accepted the robot as a friend, of about his own age.	Он стал воспринимать робота как своего друга-ровесника.
A friend of long years’ standing.	Друга, рядом с которым прожил долгие годы.
“The thing I don’t understand,” Mark would say, “is why a man like you wants to live here.	— Чего я никак не пойму, — говорил Марк, — так это почему мужик вроде тебя захотел здесь жить.
I mean, it’s all right for me.	Я вот что имею в виду — для меня тут самое подходящее место.
No one cares about me, and I never gave much of a damn about anyone.	Никому до меня дела нет, да и мне на прочих, вообще-то говоря, начхать.
But why you?”	Но ты-то?
“Here I have a whole world,” Charles would reply, “where on Earth I had to share with billions.	— Тут у меня есть целый мир, — отвечал Чарльз, — который на Земле мне пришлось бы делить с миллиардами других.
I have the stars, bigger and brighter than on Earth.	Есть звезды, крупнее и ярче, чем на Земле.
I have all space around me, close, like still waters.	А вокруг меня — необъятное пространство, похожее на спокойные воды.
And I have you, Mark.”	И есть ты, Марк.
“Now, don’t go getting sentimental on me—”	— Эй, не становись из-за меня сентиментальным…
“I’m not.	— А я и не становлюсь.
Friendship counts.	Дружба важнее всего.
Love was lost long ago, Mark.	А любовь, Марк, я потерял много лет назад.
The love of a girl named Martha, whom neither of us ever met.	Любовь девушки по имени Марта, с которой никто из нас двоих не был знаком.
And that’s a pity.	И жаль.
But friendship remains, and the eternal night.”	Но остается дружба, и остается вечная ночь.
“You’re a bloody poet,” Mark would say, half admiringly.	— Да ты поэт, черт возьми! — с легким восхищением произносил Марк.
“A poor poet.”	— Бедный поэт.
Time passed unnoticed by the stars, and the air pump hissed and clanked and leaked.	Текло время, не замечаемое звездами, и воздушный насос шипел, клацал и протекал.
Mark was fixing it constantly, but the air of Martha became increasingly rare.	Марк чинил его постоянно, но воздух на Марте становился все более разреженным.
Although Charles labored in the fields, the crops, deprived of sufficient air, died.	И хотя Чарльз не покладая рук трудился на полях, растения медленно умирали.
Mark was tired now, and barely able to crawl around, even without the grip of gravity.	Марк так устал, что уже едва ковылял с места на место, несмотря на почти полное отсутствие гравитации.
He stayed in his bunk most of the time.	Большую часть времени он проводил в постели.
Charles fed him as best as he could, moving on rusty, creaky limbs.	Чарльз кормил его, как мог, с трудом передвигаясь на скрипучих, тронутых ржавчиной конечностях.
“What do you think of girls?”	— Что ты думаешь о девушках?
“I never saw a good one yet.”	— Мне хорошая еще не попадалась.
“Well, that’s not fair.”	— Знаешь, это нечестно.
Mark was too tired to see the end coming, and Charles wasn’t interested.	Марк слишком устал, чтобы видеть приближающийся конец, а Чарльза это не интересовало.
But the end was on its way.	Но конец был близок.
The air pump threatened to give out momentarily.	Воздушный насос грозил отказать в любой момент.
There hadn’t been any food for days.	Уже несколько дней не было никакой еды.
“But why you?”	— Но ты-то?
“Here I have a whole world—”	— Здесь у меня есть целый мир…
“Don’t get sentimental—”	— Не становись сентиментальным…
“And the love of a girl named Martha.”	— И любовь девушки по имени Марта.
From his bunk Mark saw the stars for the last time.	Лежа в постели, Марк в последний раз увидел звезды.
Big, bigger than ever, endlessly floating in the still waters of space.	Большие, как никогда раньше, бесконечно плывущие в спокойных водах космоса.
“The stars…” Mark said.	— Звезды… — сказал Марк.
“Yes?”	— Да?
“The sun?”	— Солнце?
“—shall shine as he shines now, and heretofore.”	— …будет сиять, как сияет сейчас.
“A bloody poet.”	И потом. — Чертов поэт.
“A poor poet”	— Бедный поэт.
“And girls?”	— А девушки?
“I dreamed of a girl named Martha once.	— Когда-то я мечтал о девушке по имени Марта.
Maybe if—”	Быть может, если…
“What do you think of girls?	— Что ты думаешь о девушках?
And stars?	А о звездах?
And Earth?”	О Земле?
And it was bedtime, this time forever.	И наступило время заснуть, на этот раз навсегда.
Charles stood beside the body of his friend.	Чарльз стоял возле тела своего друга.
He felt for a pulse once, and allowed the withered hand to fall.	Он пощупал пульс и выпустил иссохшую руку.
He walked to a corner of the shack and turned off the tired air pump.	Прошел в угол хижины и выключил усталый воздушный насос.
The tape that Mark had prepared had a few cracked inches left to run.	Внутри Чарльза крутилась когда-то подготовленная Марком, потрескавшаяся лента. Оставалось еще несколько дюймов до конца.
“I hope he finds his Martha,” the robot croaked.	— Надеюсь, он нашел свою Марту, — прохрипел робот.
Then the tape broke.	Затем лента порвалась.
His rusted limbs would not bend, and he stood frozen, staring back at the naked stars.	Его ржавые конечности не сгибались, и он неподвижно застыл, глядя на обнаженные звезды.
Then he bowed his head.	Потом склонил голову.
“The Lord is my shepherd,” Charles said.	— Господь — пастырь мой, — сказал Чарльз.
“I shall not want.	— Зачем мне желания мои?
He maketh me to lie down in green pastures; he leadeth me…”	На пажитях зеленых положил он меня; он указал мне путь…